А от тебя не осталось ничего. От других оставалось: от одного книжка Кортасара с сморщенными страницами (я уронила её в море)...И в мягкой обложке. От другого тёплые варежки из шерсти какой-то заморской ламы. От третьего жёлтый шарф, тревожного такого и противного цвета. Одевала его всего один раз.Ещё в школе. А от тебя я всё выкинула. Раздала знакомым, продала в общежитии, вернула тебе, ты просил..
Прошло чуть больше года с того момента, как мир видел нас вместе в последний раз. Вечер, стрекочут кузнечики, и мы с тобой идём по аллее. по которой раньше вместе домой ходили, торопились, в тепло.. И ты, кажется, всё понимаешь, потому что последний год наши отношения по сути формальность, привычка, ты мне как-то говорил недавно, что так тяжело тебе никогда не было и.. А я собираюсь завершить эти отношения. Ты как 120-литровый рюкзак, полностью забитый. На мне, 160 метров ростом.
Мы говорим, всё как в тумане. Тебе вдруг звонит мама, ты говоришь ей, что только что расстался со мной. И мы смеёмся, а любовь, любовь она ходит без ухмылочек. Ты тянучий, как резина, ты болото, в котором умираешь, ты пассивный и такой женственный.
Мы были вместе три года. 17 лет — когда ещё так пылко полюбишь. И я наступаю на горло своей эгоцентричности, обрываю связи, меняю Москву на Питер, оказываюсь в коммуналке с совершенно чужими людьми. А ты резина, тянучая и сладкая нуга, карельское болото и голубоглазая кошка. Белые кудри, почти полное отсутствие меланина, голубые глаза. И ресницы конечно тоже белые. Активная,живая.. мимика. Ты был глупым и наивным. Убить тебя было бы очень легко. Подставить — тоже. Но я была тебе защитником.
Ты был очень глупым.Но обаятельным. Ты не читал книжек, запрещал мне пить красное полусухое, не понимал моих стишков, хоть и импонировал им. Хоть ты даже и не знал этого слова. Ты не умел быть двуличным,хитрым, как многие мои московские приятели. Первозданная сибирская природа. Кровь с молоком. Деревня. Глушь. Разве что не Саратов. Красноярск...Я люблю этот город.
Однажды мы поехали в Карелию. Ты боялся, что я не смогу развести костёр и приготовить нам еду. Ты боялся автостопа, собак, попутчиков. Ты, мой свет, никогда не видел черничник и уж тем более не ел с него черники, потому что твоя мама мыла тебе все фрукты и ягоды с мылом и приносила в глубокой миске к твоему компьютерному столу...Эх, золото на голубом. Голубое на золотом, вязкое болото, твоя природная женственность и белые руки. Я рубила дрова, разжигала костёр (чему ты был очень удивлён и рад), ставила нам палатку из Ленты за 400, ведь твоя мама получала 20-ку и присылала тебе 11 из них, как-то сводя счёты в Красноярске на 9, а все мои скромные сбережения уходили на коммуналку. И еду. Ты стыдил меня за то, что я люблю вкусно поесть. И удивлялся тому, как это я однажды нашла нам обоим хорошую работу.
Глупый, глупый Сева. Ты был спокоен, как растение, твоя целостность восхищала, но в то же время мне хотелось разобрать тебя на элементы. Но твоё строение было слишком примитивным. Неглубокий ручей. Вертикальная лужа. Тормозил мой скорый поезд. Моих бешеных псов. Тебе так сложно было пуститься в какую-то авантюру. Даа, я без башки, а у тебя все дома.
Свет очей моих, когда я тебя бросила, это было похоже на привал. После того, как 5 часов идёшь в гору.С рюкзаком.В середине осени. Босиком.
А теперь я занимаюсь наукой.Работаю с такими людьми, с которыми и не мечтала работать. У меня после тебя было много мужчин.Разных. В разных форматах.Ты был ужасен в сексе. Но я никого никогда так не любила. Я не знаю,почему. Что в тебе было такое разрушающее, дьявольское и притягательное, но в то же время такое простое и глупое? Я не знаю. Больше не хочу. Не надо. Любовь не умеет язвить, как и ты, Сева. Любовь, она... ходит без ухмылочек.