Почти февраль это почти август.
Мы стояли на крыше и смотрели на маленькие гусеничные поезда.И опять это чувство,что это было последним.Вовсе уж ни к чему.
Среда,побеги,крыши,вписки.Ночью на холоде всегда сложно говорить,и говоришь не своё.
А сейчас опять эти тени,и тихо-тихо,пронзительно немного внутри,что даже не хочется авантюрить.На подоконнике тени.На шкафу тени,стены голубоватые,всё акварельное,но не такое,как в августе,а уже побольнее.
Всё,как нужно.
А утром даже вполне счастливо.И печенье это заварное со Славянского Бульвара.
Под вечером заслушивается Пятьсот Весёлый,ммм.
Мне рассказывали про стеклянный день.Когда ты запоминаешь всё-сколько стручков корицы сжевал,сколько сигает выкурил,на каком автобусе ехал,что сказала тебе кассирша в метро,с какими чиселками был матан,какой ручкой писал на какой лекции...Почти февраль-это вечный стеклянный день
Мы стояли на крыше и смотрели на маленькие гусеничные поезда.И опять это чувство,что это было последним.Вовсе уж ни к чему.
Среда,побеги,крыши,вписки.Ночью на холоде всегда сложно говорить,и говоришь не своё.
А сейчас опять эти тени,и тихо-тихо,пронзительно немного внутри,что даже не хочется авантюрить.На подоконнике тени.На шкафу тени,стены голубоватые,всё акварельное,но не такое,как в августе,а уже побольнее.
Всё,как нужно.
А утром даже вполне счастливо.И печенье это заварное со Славянского Бульвара.
Под вечером заслушивается Пятьсот Весёлый,ммм.
Мне рассказывали про стеклянный день.Когда ты запоминаешь всё-сколько стручков корицы сжевал,сколько сигает выкурил,на каком автобусе ехал,что сказала тебе кассирша в метро,с какими чиселками был матан,какой ручкой писал на какой лекции...Почти февраль-это вечный стеклянный день